Неизвестная Черная Книга: Свидетельства очевидцев о Катастрофе евреев 1941-1944, ред. И.Арад, Т. Павлова, И. Альтман, А.Вайс, Стр 146-148.
Мама, спаси меня!..
...Начну с 9 января 1942 года. 9-го января, рано утром, нас, евреев, окружила украинская полиция и отряд СС. Началась паника, никто не мог понять, что нас ожидает. Около 8-ми утра полицаи и немцы начали громить: били окна, стреляли, и наконец, начали выгонять из квартир. Собирали партиями, и гнали в сосновый лес. Меня с трехлетним сыном Изей избили и выгнали на улицу, где увидели страшную картину. Трупы валялись везде, снег был красный от крови, варвары бегали как дикие звери, и кричали: «Бей жидов, юд капут!» - и стреляли в толпу. Стоило им заметить маленького ребенка, как они сразу набрасывались на него, и кинжалом резали на куски. Крики детей: «Мама, боюсь, мама, спрячь меня!»- до сих пор звенят у меня в ушах. Когда собирали человек 200, нас погнали в сосновый лес. Всю дорогу избивали, расстреливали всех, кто вздумал выйти из толпы. В лесу была вырыта большая яма, в стороне лежала куча одежды: людей по очереди заставляли раздеваться, и стать над ямой, их ждала очередь пулемета. Жуткая картина: дикие крики детей, стоны расстрелянных из ямы заставили меня подумать о побеге, и я схватила моего испуганного сына на руки, и пустилась бежать, думая, что меня вот-вот убьют. Но мне помог сильный снегопад. Я бежала не зная куда, и чувствовала что вот-вот меня покидают силы, и я упаду вместе с ребенком, и замерзну в чистом поле, так как был сильный мороз. Но вдруг недалеко я увидела разбитый, пустой сарай. Я забралась в сарай на чердак, окутала ребенка платком, и так просидела там до 11 числа, до вечера. Вечером я решила пойти в город, проверить, остался ли мой сын в живых. Мне удалось с большими трудностями перейти через речку незамеченной варварами, которые дежурили на мосту. Поздно вечером я очутилась в своей квартире. Окна, как везде, были разбиты, двери открыты, все до мелочи разграблено. Сына я не нашла. Утром, 12-го января, меня в доме заметила жена Курта, которая ходила грабить, и выдала меня полицаям. Меня с ребенком повели в полицию. По дороге меня встретила знакомая русская женщина Лунина, которая несла на плечах большой мешок с вещами, и спросила меня: «Куда тебя ведут, в женотдел?» И громко рассмеялась, подмигнув полицаю Жуку, который сопровождал меня, после чего последовало два сильных удара прикладом по затылку, и кровь полилась у меня носом и ртом. Мой бедный мальчик посмотрел на меня, спросил: «Мамуся, тебе больно?» И заплакал...
...Меня, всю залитую кровью, бросили в камеру. Встретилась с такими же несчастными, как я. В полиции я просидела с 12-ое по 15-ое января, и что там видела и пережила не передается словами, вряд ли кто-нибудь может это издевательство описать. Сидеть не давали, через каждые 10 минут приходили полицаи и немцы, брали людей на работу, с криками: «Выходи, жидова!» Водили в камеру, где стоял патефон, ставили пластинку: «Еврейский фрейлахс», и под эту музыку надо было бегать вокруг стола, где стояли полицаи с резиновыми плетками, и избивали до потери сознания, после чего обливали водой, и бросали обратно в камеру. Крики, стоны были слышны кругом...
Вечером приходили немцы и полицаи, выбирали молодых женщин и уводили их с собою, потом бросали их обратно в камеру, измученных, истерзанных.15- го января мне удалось бежать из полиции. С 16-го января 1942 года до 12-го июня я жила на еврейской улице, отведенной специалистам. 12-го июня отряд СС и полицаи окружили гетто, в этот день убили 320 человек, по большей части стариков, женщин, и детей. Я с ребенком была спрятана в «секрете», вырытом под землей. После погрома я большей частью ночевала в поле, но когда наступили холода, я была вынуждена вернуться домой, то есть в гетто, где находилась до марта 1943 года. 8-го марта начался погром, который продолжался целый месяц. Варвары этим погромом хотели истребить всех евреев, находившихся в Хмельнике. Я с ребенком ночью бежала через речку, вся мокрая скрылась в скирде соломы на поле, где пролежала без еды три дня. На четвертый день ночью, я почувствовала, что силы покидают меня, и ребенок начал просить меня: «Мама, спасай меня, я кушать хочу!» - я решила пойти, куда, сама не знала... На первом переезде встретил меня человек, посмотрел на меня, и говорит: «Я все понял, идите за мной, но незаметно». Я крепко испугалась, но другого выхода у меня не было, и я пошла за ним. Он меня привел к маленькому домику, постучался. Дверь открыла женщина, которая с удивлением посмотрела на меня: мол, кто ты, мученица? Нас пустили в дом, обогрели, накормили, и разрешили переночевать. У этого человека, т.е у Барткевича Ивана Александровича, я жила с ребенком до 20-го апреля, а потом была вынуждена уйти, так как по соседству жил полицай Альвинский, который очень придирался, и следил за моими хозяевами. Ушла я на территорию, временно оккупированную румынами, в город Жмеринку. В Жмеринке я жила в еврейском рабочем лагере, работала в немецкой фирме Вальтер-Шифлер. Кормили один раз в день, терпела голод и холод, но жила надеждой, что придет час расплаты с фашистами, и, наконец, настал долгожданный день освобождения. Красная Армия освободила нас, измученных евреев, из-под гнета фашистов. Я вернулась в родной город Хмельник.
25 июля 1944 года к моему соседу Войнеру приехал сын-капитан, которого считали давно убитым. Я пошла повидаться с ним. Стоя там, я подумала: « Как хорошо потерять, а потом найти». В это время вбежала дочка моей соседки и говорит мне: «Тетя Блюма, идите домой. Ваш мальчик пришел!» Я не поняла, какой мальчик, и побежала домой. И что же я увидела? В кухне стоял мальчик, мой сын Миша, которого потеряла в январе 1942 года, оборванный, босой, пастушок. Когда он меня увидел, он успел только сказать: «Мама, счастье мое!», - и упал без чувств. Вообще, нашу встречу не могу передать на бумаге, и вряд ли найдутся такие краски в мире, чтоб нарисовать такую картину...
