Из воспоминаний Цили Либерман о первых днях после освобождения

В городе не было видно ни одной живой души, и лишь наша колонна прокладывала себе путь среди руин. Мы стоим в очереди у дырки в брезенте: каждая хочет взглянуть, увидеть своими глазами, как Всевышний отомстил нашим ненавистникам.

Я сидела возле матери совершенно пораженная. Все происходит слишком быстро, а я пытаюсь сосредоточиться на своем: неужели я выжила? Возможно ли то, что я, единственная девочка среди спасенных женщин, еду со всеми в... Вообще-то, неважно куда. Мои мечты сбылись. Я так хотела выжить, увидеть собственными глазами поражение убийц. Мне посчастливилось это сделать. Всевышний исполнил мою просьбу. Сейчас мне было абсолютно неважно, куда ехать, я совсем не пугалась при мысли, что я всего лишь девочка. Но внезапно меня снова охватил страх: есть ли вообще дети в мире? Если да, то смогу ли я с ними общаться? Смогу ли видеть, как они радуются, играют, учатся? Не важно. Я ведь уже не девочка, и все тут!

Вдруг грузовики остановились.

Ночь. Темно. Мы снова подглядываем сквозь дырки в брезенте. Мы увидели людей в гражданском. Где мы? Трудно видеть в темноте, еще труднее понять, что происходит вокруг нас. К каждому грузовику подходят двое мужчин в гражданском. Брезент, закрывающий вход, приподнят.

Они вежливо к нам обращаются: "Пожалуйста, выходите!"

Каждой из нас они протянули руку и помогли спуститься.

Вежливые слова, протянутая рука помощи - все это вскружило нам голову.

Мы, привыкшие к ругательствам и крикам "К черту!", "Быстро!", не поняли, в чем дело. Испуганные, мы выстроились в группы по пять, длинные шеренги истощенных женщин, в ожидании...

Тяжелую тишину нарушил высокий мужчина, подошедший к нам. Он сказал дрожащим голосом (неужели он плачет?): "Дорогие женщины! Вы не в лагере, и вы больше не должны строиться в шеренги по пять. Вы свободны!"

Но его слова не дошли до нас. Мы продолжали стоять. Окаменевшие. Пытающиеся понять.

Вы свободны! Эти два слова зазвенели у меня в ушах. Вы свободны!

Мне надо почувствовать свободу. Я попытаюсь пробежать несколько метров до ближайшей машины. Сама. Так, ради удовольствия. "Мама, я попробую", прошептала я, но мама не поняла моего намерения, и до того, как она успела мне ответить, я вышла из строя, огляделась по сторонам и бегом побежала к одной из машин и обратно. Обессиленная и запыхавшаяся, я вернулась в строй. И вот, этот высокий человек подходит прямо ко мне, а за ним остальные мужчины и женщины в белых халатах. У меня потемнело в глазах! Вот они пришли взять меня; они подстроили нам ловушку; в моих глазах появились слезы.

Высокий мужчина встал около меня, погладил по голове и спросил: "Девочка, бедная моя девочка, как ты выжила?" Я слушала их будто хор: "Девочка, ты была в лагерях? Как ты выжила? Сколько тебе лет? Ты уже свободна".

Каждый из них стремился спросить, погладить, потрогать. Я задрожала от страха и разрыдалась: "Нет! Я не девочка, мне 16 лет, я могу работать". Это был заезженный мотив, который я столько раз повторяла и считала, что он спасает меня от смерти. Перешептываясь между собой и тихонько плача, они немного отдалились от нас. И тогда мама, утирая слезы, обняла меня: "Циленька! Мне кажется, мы действительно свободны. Ты больше не должна работать. Помни, тебе всего лишь 13 лет. Да, 13 лет и два месяца. Ты больше не должна лгать, тебе не придется больше бояться и прятаться! Ты свободна! Мы свободны!"

"Я свободна". Я старалась повторить и запомнить это. В одночасье будто тяжкий груз упал с моих плеч. Я почувствовала усталость, мне хотелось лишь закрыть глаза и уснуть.

Нас попросили подойти к скамейкам, на которых стояли миски. В мисках была теплая вода, а рядом с ними лежали куски душистого мыла. Мы должны были мыться по очереди; но когда подошла наша очередь, мыло исчезло. Нам принесли еще мыла. Нас просили, умоляли не пить эту воду, потому что она не предназначена для питья. Но вода была такой вкусной, а мыло таким душистым, и так легко его "организовать", когда возле тебя нет охраны, жаль только, что нельзя "организовать" в карманы теплую воду...

Аромат свежего хлеба донесся до нас. Приятный и манящий запах разносился в воздухе, он опьянял нас - запах хлеба. Нас посадили на высокие скамьи вокруг длинных столов, на которых лежали большие подносы, полные бутербродов. Запах был такой одурманивающий, что в течение короткого времени, нескольких секунд, подносы опустели. Каждая из нас хватала на случай, если не останется. Нам принесли еще хлеба. Вновь все исчезло. Нам ничего не сказали.

Кто эти добрые люди?

И вновь, терпеливо и с улыбкой, они наполнили подносы.

"Как вкусен черный хлеб с сыром! Как вкусен!" сказала я маме. Она посмотрела на меня и ответила: "Это не хлеб и сыр, Циленька, это кусок черного хлеба, намазанный маслом, а сверху кусок белого хлеба". Мне стало стыдно. "Не важно, мама. Это так вкусно, и главное, что у меня в кармане есть два бутерборда на завтра". Добрые люди все видели, они тепло улыбались нам своей успокаивающей и приглушающей боль улыбкой. Мы захотели узнать, кто эти терпеливые и милосердные люди, и они рассказали, что мы сейчас находимся в Дании, и что через несколько дней отплывем в Швецию - там мы будем свободны окончательно.

"Швеция! Там нет немцев? Там вообще не было немцев?" И еще один вопрос, который мы так боялись задать, боялись ответа. Потому мы спросили тихонько: "Там есть евреи? Остались ли еще евреи в мире? Да? Где?"

"А сейчас отдыхать!", сказали нам. "С вопросами продолжим завтра, послезавтра, а сейчас вам надо отдохнуть от тяжелой дороги. Вам надо поспать".

Мы вошли в большие блоки, выглядевшие как кормовые амбары. Они были пусты. Каждая получила хлопчато-бумажный спальный мешок с молнией. Мы завернулись в них, но не могли уснуть. Вокруг нас все было так прекрасно, что жаль было идти спать.

Послышалось шуршание мешков. Наши хозяева подошли к нам и снова попросили, чтобы мы поспали, отдохнули.

"Что? Ты еще ешь хлеб? Ты все еще голодна? Нет? Тогда почему ты не спишь?"

"А ты, почему ты плачешь? У тебя что-то болит? А! Ты плачешь от счастья".

Тут и там раздавались шорохи. В одном углу спальный мешок шуршал сильнее остальных. Женщина в белом подошла к мешку, осторожно расстегнула молнию, и ее глазам открылась удивительная картина: в мешке сидела женщина и из муки и воды замешивала тесто. Женщина в белом отпрянула назад, но тут же приблизила свое лицо к сидящей женщине и спокойно прошептала: "Зачем тебе месить тесто? Завтра ты получишь все свежее и вкусное. Откуда у тебя мука? Дай мне тесто, а завтра я принесу тебе свежий хлеб".

Владелица мешка стала плакать. Она была не согласна совершить эту сделку. Она подвергала опасности свою жизнь, когда пыталась "организовать" муку. Тесто принадлежит ей. Она обещает перестать месить, она будет спать как все. Но тесто останется возле нее.

Наступил рассвет. Первый рассвет на свободе.

Солнце озаряет лучами землю. Поют птицы. Вдали слышен лай собаки. Все пробуждается к новому дню, дню свободы.

Я лежала в спальном мешке, открывая и закрывая глаза. Я не хочу вставать, я боюсь проснуться. А что, если это сон?

Пусть этот сон продолжается, пусть продолжается!

Медленно-медленно я открыла глаза. Это не сон. Только вчера вечером нас привезли сюда, в Данию, в свободную страну.

Злость переполнила меня. Я злилась на солнце, на птиц, на весь мир.

Солнце! Где ты было шесть лет?!

Птицы, почему вы не пели?!

А ты, рассвет, почему ты будил нас лишь для построения?!

Там солнечные лучи приносят лишь страх.

Там птицы лишь плачут.

"Пожалуйста, вставайте...", раздался мягкий и вежливый голос.

Никто не встал. Шуршание мешков смолкло. И снова раздался голос: "Пожалуйста, вставайте..."

Такой приятный и успокаивающий голос, настолько отличающийся от страшного крика начальника блока. Сегодня утром этот голос был вестником свободы.

Ни одна из нас не встала. Нам хотелось снова и снова слышать этот успокаивающий голос. Голос, шесть лет блуждавший по миру, и, наконец, дошедший этим утром до нас.

"Вставайте, пожалуйста". Только два слова. Эти слова подействовали на нас как крепкое вино. Словно пьяные, мы пытались уловить смысл сказанного: вставайте, пожалуйста! К нам обращаются как к людям. Будем ли мы снова людьми? Просто людьми? Слышать, как к нам вежливо обращаются? Чувствовать? Выражать чувства? Будем ли мы вообще способны жить? Действительно ли наступила свобода? Разве так мы себе представляли вожделенные минуты свободы? Где же радость? Где радостные возгласы? Где поцелуи? Где семьи?

Лишенные каких-либо чувств, мы поднялись. Без радости и без печали. Без смеха и без слез. Только одно чувство было нам знакомо, чувство, сопровождавшее нас последние шесть лет, не покинувшее и сейчас: страх, на сей раз - страх перед будущим.

Мы едем в поезде.

"Мама! Это правда поезд? Мама, смотри, скамейки! Посмотри, какое большое окно! Видно, как движется мир за окном".

"Да, Циленька, это пассажирский поезд, специальный поезд для перевозки людей. Тебе знакомы лишь поезда, которые возили нас из лагеря в лагерь, вагоны без окон, без сидений; то были товарные поезда".

"Мама, смотри! В этом чудесном поезде даже есть туалет".

Я прислонилась лбом к окну, пристально разглядывая проносящийся пейзаж. Зеленые поля, высокие деревья причудливых форм - и все зеленое.

У меня сперло дыхание. Я не могла оторвать взгляд от этого прекрасного вида. Ряды цветных фруктовых деревьев (я даже не знала, что за фрукты на них росли, поскольку никогда их раньше не видела).

По обеим сторонам от железной дороги проносились машины и многочисленные велосипедисты. Сотни людей, женщин, мужчин и детей, стояли и махали нам вслед. Были такие, кто бросал цветы в сторону поезда, а другие посылали воздушные поцелуи.

"Мама! Посмотри, как они рады видеть нас, выживших! Сколько любви они нам дарят! Такие хорошие люди. Да, есть еще добрые люди в мире".

Я закрыла глаза и прошептала: "Сон, это только сон". Медленно и осторожно я приоткрыла один глаз, а за ним и второй - не стоит просыпаться. Я встретилась глазами с мамой, она плакала.

Поезд остановился. Сообщили, что мы приехали в порт. Здесь нас тоже приветствовало много людей. Поезд продолжил медленно подъезжать к кораблю. Гудок, и корабль покинул порт Дании и направился в Швецию.

Мне все казалось загадочным и страшным. Слишком много нереальных вещей происходят за один день. Мама почувствовала мой страх, обняла меня и сказала: "Циленька! Тебе нечего бояться, гудок, который тебя напугал, он не для построения. Люди в форме - это матросы. Мы на свободе".

Мы прибыли в Мальме - портовый город на юге Швеции. И здесь нас встречало множество людей, они улыбались нам и посылали воздушные поцелуи. Заиграл оркестр, а нам раздали по стакану какого-то питья, пахнущего шоколадом. Меня снова проняла дрожь: оркестр? Почему они сейчас играют? Там играл оркестр, когда людей вели в крематорий.

Я вдыхаю аромат напитка, который держу в руках, и начинаю медленно и с удовольствием пробовать его на вкус.

"Мама! Какой вкусный шоколад!"

"Нет, Циленька", отвечает мама, "это не шоколад. Это горячее какао".

"Горячее какао?" Я повторяю ее слова. "Не важно, как это называется, это так вкусно и сладко!"

Из порта нас повезли в просторный зал. Вокруг стояли скамейки, а на них тазы с горячей водой и душистым мылом. Нас попросили раздеться и выбросить снятые с себя вещи, затем искупаться и вымыть голову. Поколебавшись минуту, мы осторожно дотронулись до горячей воды, вдыхая снова и снова аромат мыла. Мы выплеснули воду на голову, и она приятно стекала по всему телу, до самых ног.

Женщины, ухаживающие за нами, все приносили и приносили тазы с водой. Терпеливо, с пониманием. Наконец пора было заканчивать. Они помогли нам вытереться насухо, обрызгали нас дезинфицирующим средством под названием ДДТ и раздали всем новую одежду - нижнее белье, платья, носки и туфли.

Когда настала моя очередь, оказалось, что для меня не нашлось туфель моего размера. В итоге, мне достались туфли подходящего размера, но на высоком каблуке. "Это для меня? Женские туфли на каблуке? Тогда я вообще не хочу никаких туфель", разрыдалась я. Добрые люди растерялись, погладили меня по голове и пообещали купить мне подходящую обувь сразу, как откроются магазины.

Мама изумленно ко мне обратилась: "Циленька, там ты не плакала в самых трудных ситуациях, а сейчас ты плачешь из-за туфель?"

"Да, мама, сейчас я хочу быть как все, тринадцатилетней девочкой, как все в моем возрасте. Я не хочу, чтобы на меня показывали пальцем и называли сумасшедшей".

На следующее утро я получила прекрасные туфли на шнурках.

В ту ночь нас уложили в большом зале, на матрасах, застеленных белыми простынями, укрыли белыми одеялами - все такое белое и чистое!

Мне было трудно уснуть в такой чистоте. Всю ночь я вдыхала запах одеяла и простыни. Какой запах! У чистоты совершенно особенный запах!

Источник: Циля Либерман, Циленька. Девочка, пережившая Аушвиц. Яд Вашем, Иерусалим, 2002, стр. 121-128.