Воспоминания Маши Гринбаум о поиске родных после освобождения

Контроль, связи с внешним миром, снабжение и общее управление в новом лагере для перемещенных лиц в Берген-Бельзене осуществлялись солдатами британской армии. Среди выживших, собранных этой армией, было множество евреев, бежавших из советских республик, а также из Голландии, Франции, Венгрии, Румынии, Чехословакии, Греции и других стран. Они отправились домой из Берген-Бельзена в надежде найти выживших членов семьи, но часть из них очень быстро вернулась назад в лагерь, так как не нашла ни семьи, ни дома, ни родины - а лишь ненависть и антисемитизм. Большое количество выживших евреев Польши, прибалтийских стран и других республик, основанных Советским Союзом в Восточной Европе, решили, что у них больше нет родины и дома, и им некуда возвращаться. Они быстро объединились и выбрали собственный комитет, названный "Организация выживших из Берген-Бельзена и окрестностей". Первой задачей комитета было найти тех, кто спасся и выжил, и дать возможность выжившим соединиться со своими родными. Для решения этой задачи комитет получил от захвативших Германию армий записи, которые велись в освобожденных лагерях еврейскими международными организациями, Еврейским агенством "Сохнут", еврейской американской эмиграционной организацией ХИАС и еврейскими национальными организациями в Англии и в других странах. Тысячи людей просматривали эти записи, наклеенные на досках объявлений в лагере, и со страстью искали имена своих родных и близких, знакомых, друзей детства, школьных приятелей, соседей. Многие были разочарованы, не находя в списках знакомых имен, и таким образом постепенно стали проясняться масштабы постигшей еврейский народ Катастрофы, которую совершили нацисты.

Рита была красивой девушкой из Вильнюса. До войны она училась несколько лет в Париже, затем вернулась в родной город и начала изучать французский язык в польской гимназии. Когда вспыхнула война, вся семья Риты погибла в погроме. Девушка попала в Вильнюсское гетто и оттуда была депортирована в рабочий лагерь Эрда в Эстонии. Там она встретила свою любовь, Шимона Тульманского, который работал регистратором лагеря. Шимон заботился о Рите и спас ее от голода и болезней. Потом Риту и Шимона выслали в лагерь Штуттхоф, где они были разлучены. После освобождения в Берген-Бельзене Рита бродила в умопомрачении, ее эстонские подруги очень о ней заботились. Она просматривала списки дни и ночи - может, в одном из них будет упомянуто имя Шимона? Рита была уверена, что он жив, несмотря на известия о горьком конце большинства мужчин, прибывших из Эстонии в страшный лагерь Даутмерген, освобожденный Красной Армией.

После того, как Рита отчаялсь найти Шимона, она потеряла всякий интерес к жизни: перестала есть, запустила себя и даже стала забывать номер здания, в котором жила. Соседки Риты по комнате искали ее по всему лагерю и приводили назад домой. Они купали ее, стирали ее вещи, кормили и заботились - но ее душевное состояние не улучшалось, и в итоге комитет решил поместить ее в немецкую больницу для душевнобольных. Она была там далеко не единстевнной выжившей...

Дополнительной ролью, которую взял на себя комитет с помощью еврейских организаций со всего мира, была организация религиозного суда, решение проблем с пропашими без вести, помощь женщинам, чьи мужья пропали и не вернулись ("агунот"), подготовка брачных контрактов ("ктубот"), так как многие одинокие мужчины и женщины хотели вступить в брак. Раввины были готовы их поженить, но только при подтверждении, что они холосты, вдовцы или вдовы. Для того, чтобы облегчить задачу в этих случаях, раввины также принимали в свидетели и женщин.

Так получилось у Дворы из Вильнюса. Она встретила Шломо из Салоников, и через несколько недель они пришли в раввинат с просьбой поженить их. Двора была незамужней, а Шломо – вдовцом. В качестве свидетеля Двора привела свою школьную подругу, и после долгих расспросов ее свидетельство было принято. Несмотря на то, что Шломо хотел жениться, он продолжал искать своих жену и детей в списках, а Двора ему помогала. Однажды, стоя в очереди на проверку нового списка, прибывшего из Вены, Шломо вдруг увидел имя своей жены, которая скончалась вместе с группой из двадцати мужчин и женщин, следующих из Салоников в Варшаву. "Слава тебе, Господи, что она умерла, а не пропала!", воскликнул Шломо, "Теперь мы сможем пожениться!" И сразу же получил пощечину от брата своей покойной жены. Шломо и Двора поженились и покинули лагерь. Они уехали в Италию, в Римини, где у Шломо были родственники. Он надеялся их найти и с их помощью устроиться и начать новую жизнь.

Таких пар в то время в лагере было очень много. Однако, появилась и другая галахическая, этическая и человеческая проблема – "агунот", несчастные женщины, не имеющие свидетелей, которые могли бы подтвердить смерть их мужей. Эти женщины мечтали начать новую жизнь – и как можно быстрее.

Благодаря пожертвованиям английских евреев, в лагерь, кроме одежды и обуви, прибыли предметы религиозного культа и необходимые вещи для проведения многочисленных свадеб в лагере. Еврейский офицер, говорящий на идиш, одетый в форму британской армии, был назначен распределителем всех этих вещей.

Однажды в его кабинет вошел бледный и худой, как скелет, парень, одетый в неподходящие для него по размеру штаны, стянутые веревкой, короткую детскую майку и обутый в деревянные сандалии. Но ему нужна была не одежда, а Талмуд! "Я ученик йешивы, и моя душа жаждет изучать Тору!" Парень хотел учиться - и не более.

Дополнительной задачей комитета было собрать оставшихся в живых детей, в большинстве своем сирот, которые остались в лагере, а также тех немногих детей, которых спасли христиане. Маленькие дети вернулись в свои семьи с радостью и готовностью и без особых проблем приняли сврейский образ жизни. Но были подростки 13-15-ти лет, которые не хотели освобождаться, и впоследствии, вернувшись против собственного желания в свои еврейские семьи, решили остаться христианами. Потому они целыми днями молились Иисусу как своему Мессии и просились к священнику в церковь на исповедь. Так случилось, например, с Морисом, сыном Лили из Антверпена.

Лили не нашла своего мужа после освобождения и вернулась в лагерь Берген-Бельзен со своим пятнадцатилетним сыном Морисом. После долгих лет проживания в монастыре Морис совершенно не хотел жить среди евреев и каждую ночь стоял на коленях и молился перед крестом, который повесил на стену над своей кроватью. Его мама Лили плакала, кричала и била его - но все напрасно. В итоге она пришла с ним в маленькую синагогу в лагере и попросила молящихся, чтобы они вернули Мориса к иудаизму. Она просила помощи также и в новой школе, открывшейся в лагере - но и там не удалось изменить образ жизни ее сына. Прошло много лет боли и гнева, пока Морис вдруг не почувствовал себя частью еврейского народа и не вернулся к нему.

Невозможно описать тот энтузиазм, с которым учились дети в Берген-Бельзене; они хотели слушать учителей еще и еще, не мешали и не прогуливали уроки. Многие из них отказывались от горячего завтрака, потому что кухня в лагере открывалась через полчаса после начала занятий в школе, а в конце учебного дня они не хотели расставаться с учителями. Много детей были больными, слабыми, пострадавшими физически и морально - но предпочитали ходить в школу, нежели оставаться в больнице.

Еврейские и армейские врачи заботились и ухаживали за всеми детьми, но особенно часто они навещали маленькую Мирьям. Польские соседи спасли ей жизнь, пряча ее в маленьком погребе своего дома. Там она могла стоять (не выпрямляя спины) и сидеть - но не двигаться. Мирьям было 13 лет, но выглядела она как восьмилетняя девочка, потому что в течение четырех лет не росла.

То, чего не могла дать школа, обеспечили быстро сформировавшиеся молодежные движения, сумевшие сосредоточить молодежь вокруг себя - или в качестве воспитателей младших групп, или в качестве воспитанников, жаждущих послушать об Израиле и о сионистских или религиозных национальных идеях. Комитет относился недоброжелательно к идее политической организации молодежи, и его члены были заинтересованы, чтобы молодежь, уцелевшая в Катастрофе, активно участвовала в работе нового объединенного сионистского профсоюза, а не возвращалась к старому разделению, сеявшему смуту в еврейском обществе до войны. Но сила притяжения молодежного движения была сильнее - тем более, что молодежь и старшее поколение помнили, что они получали тогда от своего движения.

При помощи начальников лагеря и под видом спортивной деятельности начало организовываться также движение тайной репатриации, Алия Бет ("аапала"). Комитет выпустил газету под названием "Ундзер Штиме" ("Наш голос"), в которой печатались речи бывших узников. Им действительно было что сказать, но мало кто в мире хотел читать и слышать это. Кроме того, был организован народный университет, в рамках которого читались лекции на разные темы. Открылись также библиотека, еврейская религиозная начальная школа и йешива. Большую помощь этим организациям оказали солдаты еврейской военной бригады из Эрец-Исраэль и специальные посланники из диаспоры, так как не во все мероприятия можно было вовлечь британскую администрацию.

Художники, артисты и певцы из Вильнюса и Польши создали еврейский театр, играющий на идиш. Свое первое представление они дали 26-го сентября 1945-го года во время заседания конгресса по делам уцелевших из британского округа. Несмотря на несогласие британцев устроить подобный конгресс, на него прибыло 75 журналистов со всего мира для того, чтобы описать жизнь беженцев, оставшихся без крова, и дать представление о проводимых на конгрессе дискуссиях. Часть журналистов проживала в то время неподалеку от лагеря, в городе Линбург, и освещала в своих статьях судебный процесс над убийцами Берген-Бельзена, в числе которых были Йозеф Кремер и Ирме Грейзе. Судебный процесс над ними был встречен выжившими евреями со смешанным чувством радости и печали.

Обитатели комнат в здании более или менее объединялись по странам, из которых они прибыли. В комнате каунасских евреев жила семья почти в полном составе: мать и две дочери. Отца убили в лагере Кивиоли в Эстонии. Женщины по привычке обедали вместе. Было удивительно, с какой легкостью они утоляли голод. "Человек не знает, как мало ему нужно. Ведь невозможно съесть две трапезы одновременно!" говорила мать семейства. Во время еды они не раз вспоминали тех, кто не вернулся или пропал без вести, неизвестно где и когда, и оплакивали потерю.

После первых дней, когда люди буквально набрасывались на еду и моментально заболевали, многие начали есть медленно; но вместе с тем некоторые продолжали делать многочисленные запасы. Часть из них все еще была одета в лохмотья. Женщины шили себе сами или одалживали вещи друг у друга. Из немецких военных курток они мастерили себе пиджаки и юбки. Девушки, знавшие немного английский, в основном из гимназии, нашли работу на армейском потребительском складе "Дейдос", открытом британцами при участии Международного Красного креста. Склад снабжал выживших одеждой и лекарствами, взятыми у немецких граждан как "пожертвования" или переданными добровольно добрыми людьми из других стран. Самым востребованным лекарством был "Тенальбин", предназначенный для успокоения болей в желудке, сопровождающихся поносом и рвотой. От этих болей страдали все, несмотря на питательную еду (или, напротив, именно из-за нее).

Как-то раз вечером в комнату, где проживали женщины из Каунаса, кто-то постучал. Когда они открыли дверь, то увидели перед собой двенадцатилетнего мальчика, бледного и наголо обритого, одетого в лагерную полосатую робу. Не говоря ни слова, мальчик вошел в комнату, медленно подошел к столу и опустился на стул. Вздохнув тяжко, как глубокий старик, он сказал, что ищет свою тетю Анну - ему сказали, что она здесь.

"Ой, Йоселе!", расплакалсь Анна, "Йоселе, мой мальчик! Это сын моей сестры Мири", сообщила Анна своим соседкам. Вдруг, после стольких поисков в разных списках, он явился сюда сам. "Где мама, папа? Что случилось со всеми?", спросила Анна.

Сухим голосом, совсем как взрослый, мальчик рассказал, что его маму послали на изнурительные работы в Польшу. Сам он с отцом были отправлены в лагерь Дахау возле Мюнхена, там их разделили. Потом он в составе группы из 131 ребенка был перевезен через два дня из Дахау в Аушвиц. Там его приютил у себя еврейский врач, укрывал его в лагерной клинике и ухаживал за ним во время болезни. В последние дни перед освобождением лагеря русской армией, во время марша из Аушвица, врач погиб. Йосиф рассказал, что он и его родители поклялись, что если они выживут, то встретятся в Каунасе. После освобождения ему стало известно о существовании лагеря для перемещенных лиц в Берген-Бельзене, где находились также и литовские евреи. Поэтому он решил прийти сюда в надежде найти своих родителей. Когда он пришел, ему рассказали о комнате каунасских женщин, и так он узнал о тете Анне. "Мы все поедем домой", сказал мальчик.

"Да, Йосель, мы поедем домой, где сможем жить без подаяния", ответила тетя. Она больше не хотела быть беженкой, сидеть с протянутой рукой и получать помощь от организаций и добрых евреев; быть беженкой, как была вся ее семья во время Первой мировой войны, когда их выслали из Литвы в Россию. "Там, в Каунасе, мы оставили дом, мебель, припрятанные драгоценности; и несмотря на то, что Литва больше не наша родина, соседи настроены враждебно, и власть у коммунистов - мы все же как-нибудь устроимся. Но проблема, что девочки не хотят возвращаться туда, где царит советский режим; они мечтают репатриироваться в Эрец-Исраэль, даже нелегально. Сама я не хочу туда ехать, потому что у нас там нет семьи, и мы снова должны будем просить о помощи".

Тем временем Анна с дочерьми написали письма в Лондон бабушке и другим членам семьи. Старшая дочь Маша запомнила лондонский адрес родственников после того, как побывала у них со своим отцом в 1938-ом году. С мексиканской родней дело обстояло сложнее. Писать нужно было на почтовый ящик, но никто не помнил его номер. Маша случайно столкнулась в Берген-Бельзене с американским журналистом и попросила, чтобы тот отправил ее письмо без адреса главному раввину Мексики Давиду Рафлину, который был их соседом до войны. Анна с дочерьми сказали Йоселю, что только после того, как получат ответ - если вообще получат - из Мексики или из Лондона, они решат, куда ехать. Так Йоселе остался жить со своими родственницами и другими женщинами из Каунаса. Сытый, одетый и балуемый всеми, он чувствовал себя как дома.

Британские власти хотели вернуть выживших евреев в страны исхода. К их неудовольствию, в лагерь ежедневно прибывали новые беженцы, большей частью евреи с Кавказа, Сибири и России. В лагере оказалось примерно 15 тысяч еврейских беженцев, большинство из которых не желало возвращаться на родину. Они не проявляли никакого стремления жить в республиках, основанных Советским Союзом в Восточной Европе. Часть из них также помнила советский режим и его приверженцев, и поэтому, до выяснения ситуации с евреями, желающими репатриироваться в Эрец-Исраэль, они находились в своего рода заточении, освобожденные, но в то же время не свободные.

Британцы продолжали давить на евреев, в том числе и на литовских, заставляя их вернуться в свои страны, и получили в этом помощь от Советского Союза. Однажды в комнату каунасских женщин пришел советский офицер, политрук, с призывом вернуться в Литву. Он рассказывал, что там хорошо, что власти помогают беженцам устроиться, и что граждане страны должны вернуться домой. Еще он добавил, что ежедневно из лагеря отъезжает поезд с литовскими беженцами. К большому неудовольствию политрука, женщины отклоняли приглашение и обещанные им привилегии всеми возможными способами. Он перестал обращаться к ним вежливо и предостерег, что в конечном итоге их вынудят вернуться туда, откуда они приехали, и что ни одна страна не стоит в очереди за беженцами. Когда вы вернетесь, пригрозил он, правительство не забудет ваш антисоветский настрой! Только Йоселе был неспокоен. Он хотел как можно быстрее вернуться домой. Сердце подсказывало ему, что в Каунасе он и впрямь найдет свою семью, и поэтому он записался у русского офицера, к большому сожалению тети Анны. Она чувствовала, что не скоро увидит своего племянника. Все женщины участвовали в сборах его скромного узелка, и вся комната с ним прощалась: "Поезжай, Йоселе, да хранит тебя Бог и поможет найти твоих родителей". Йоселе был общим ребенком для всех.

Беженцы пытались подать прошения на эмиграцию, но большинство стран, если в них не проживали родственники выживших, не были готовы даже принять их просьбы. Такой случай произошел с Верой и ее сестрой Блюмой. Они родились в городе Мемель (сноска: сегодня Клайпеда, Литва) и даже слышать ничего не хотели о возвращении в родной город. Они хорошо помнили, что это был немецкий город, и отвергали любое предложение жить снова среди немцев, говорить по-немецки, дышать немецким воздухом. Вера, тридцатилетняя высокая блондинка с голубыми глазами, белой и нежной кожей лица, давно уже была одна: ее мужа расстреляли в четвертом форте, а двоих маленьких детей убили в "детской акции" в Каунасском гетто. После освобождения она нашла свою младшую сестру Блюму, которая тоже потеряла мужа и детей в страшном рабочем лагере Клоога в Эстонии.

Благодаря знанию английского языка, они стали работать на складе потребительских товаров и лекарств "Дейдос". Там Вера встретила Питера - британского солдата, нееврея, примерно сорока лет, невысокого, худого, с маленькими карими глазами, узкими губами и тонкими усами. Он служил водителем военного склада. Питер влюбился в Веру, часто приносил ей цветы и подарки и однажды предложил ей выйти за него замуж. Вера растерялась. Оказанное Питером внимание льстило ей, но она не любила Питера. После всего пережитого Вера думала, что больше не способна любить, к тому же понимала, что она и Питер – два разных мира. Блюма пыталась отговорить ее выходить замуж за гоя после всего того ада, который она прошла как еврейка, но Вера сказала, что с этим проблемы нет: Питер нерелигиозен, и его родители тоже. Питер пообещал, что у них будет гражданская церемония, и его родители примут ее как родную дочь. Вера также хотела покинуть Германию, а с помощью Питера она могла получить английский паспорт, приехать в новую страну и начать новую жизнь. "И главное", сказала Вера, "я больше не хочу рожать еврейских детей. Если снова придет новый Гитлер, он больше не заберет моих детей. Я выйду замуж за Питера. Он хороший человек. Он будет заботиться обо мне. Наш дом всегда будет открыт для тебя, Блюма, если захочешь".

Огромных трудов стоило Питеру получить разрешение жениться на беженке, так как британское правительство препятствовало в этом своим гражданам. Питер и Вера сочетались гражданским браком. Они сняли квартиру в Бергене, прилегающей к лагерю деревне, и пока Питер служил на военном складе, сестры виделись довольно часто.

Через какое-то время Питер с женой уехали в Британию, а Блюма оставалась одна в лагере до тех пор, пока не прибыла с большой группой в Эрец-Исраэль в рамках нелегальной репатриации ("аапала").

Между еврейским комитетом и британской администрацией в Берген-Бельзене возник конфликт: британское правительство отказывалось видеть в евреях нацию. Некоторые уехали в страны своего рождения, но остальные уцелевшие от гибели организованно боролись за право вернуться на историческую родину еврейского народа. Они писали в свободную мировую прессу, устраивали демонстрации и требовали репатриации в Эрец-Исраэль. Еврейские организации также боролись с британским правительством и требовали от него выполнить обещание лорда Бальфура - создать национальный дом для евреев в Эрец-Исраэль.

Американцы и англичане созвали комиссию из 12-ти представителей для проверки и решения эмиграционных задач, а также экономических, общественных и политических проблем беженцев в различных лагерях - и главное для того, чтобы порекомендовать другие возможные варианты для эмиграции, кроме Эрец-Исраэль. 10-го февраля 1946-го года совместная англо-американская комиссия прибыла в Берген-Бельзен, чтобы проверить состояние беженцев, отказавшихся вернуться в свои родные страны. Члены комиссии обошли лагерь, заходили в здания, в комнаты, задавали вопросы. Выжившие евреи говорили на идиш, поэтому в комиссию был включен еврейский офицер британской армии в качестве переводчика.

Среди прочего задавали вопрос: "Куда вы хотите ехать? Где вы хотите построить новый дом?" Евреи отвечали: "Мы хотим уехать в Эрец-Исраэль. Там наш дом".

Спрашивали и другое: "Куда бы вы предпочли уехать, если не получится в Эрец-Исраэль?" Многие сказали: "Мы хотим уехать в Эрец-Исраэль, там наш дом; но если мы не сможем уехать туда, то тогда поедем в Америку, Канаду, Австралию и в другие свободные страны; но ни в коем случае мы не хотим оставаться в Европе - ни в Германии, ни в тех странах, где убили наших родных".

В лагере комиссия встретила бледного худого мальчика, на вид лет девяти, и задала вопрос: "Сколько тебе лет?"

Он ответил: "Мне 13 лет".

Члены комиссии наклонились к нему и спросили: "Где ты родился?"

"Я родился в Кельце, в Польше, там убили всю мою семью. Мой единственный дядя, выживший в Треблинке, вернулся в родной дом в своем городе, но там его убили соседи-поляки. Я остался один".

"Итак, куда ты хочешь поехать?" - продолжили члены комиссии.

И мальчик ответил: "Я... я хочу домой. Мой единственный дом - это Эрец-Исраэль, которую вы зовете Палестиной".

"А если не получится в Палестину, то куда в таком случае?"

И тогда мальчик поднял голову и произнес: "Я устал скитаться. Если вы не дадите мне возможности уехать домой, тогда верните меня в Аушвиц"...

Источник: Маша Гринбаум, Жизнь на краю бездны (иврит). Яд Вашем, Иерусалим, 1999, стр. 208-218