[1944]
(…) Что может быть дороже детей и родителей? Мне не довелось долго жить с родителями. Шестнадцать лет пролетели так быстро! Какие прекрасные были эти годы! Семнадцатый год наступил. Несчастливый он был. Началась война. Быстро пришел нежданный изверг. Я никогда не думала, что его приход будет таким трагическим для меня. Начались страдания израильского народа. Изверг стал отбирать самое дорогое - человеческие жизни. Он погубил жизни моих родителей и таких еще молодых сестер.
Этот день я запомнила на всю жизнь. Этот день, когда произошли всеобщие погромы, - 15 августа - был хмурый, моросил дождик. Но это на самом деле был не дождь, а слезы миллионов страдальцев. На душе было тяжко, предчувствовалось ужасное. Накануне мать собрала нас всех дома и рассказала о прочитанных ею книгах, в которых был описан такой же страшный период, который мы переживаем. В книгах предсказывалось, что семьи будут разбиты, а те, кто останутся в живых, будут добираться мучительно долго до своих домов и задавать друг другу вопросы: "Где ты был?" И все это мне пришлось пережить.
На другой день - это было в 10 часов утра - пришли украинские предатели за невинными душами. Какая ужасная это была картина! Мать вскрикнула, дети - за матерью. Мне, самой младшей, удалось сбежать от этих украинских шуцманов, которые были правой рукой немецких варваров. Я в последний раз взглянула на бледное измученное лицо моей матери, на поседевшие от переживаний волосы отца, на испуганных сестер, которые, растерявшись, протягивали руки к мучителям и умоляли их: "Мы хотим жить, мы еще молодые!" Но на эти слова шуцманы отвечали страшными ударами. Медленным шагом выходили мои родители из своего дома, в котором прожили 45 лет. В последний раз они посмотрели на дом, который, казалось, печально смотрел на них, как будто шептал: "Вернитесь!", но возврата не было. Они пошли к страшной яме, которая была в 7 километрах от дома. Последний раз я взглянула на них, на наш дом и с тяжелым сердцем ушла. Я чувствовала, что вижу их последний раз в своей жизни. Я верила, что какая-то неведомая сила поможет мне спастись.
Удалившись на 15 км от родного села, я опять столкнулась с той же печальной картиной: в соседнем местечке Виньковцы мне повстречались шуцманы с повязками на руках, на которых было написано "смерть". Они и были смертью. Я пошла дальше. В 3 км от местечка я увидела толпу украинцев, которые копали могилы для израильского народа. Я посмотрела на эти ямы, посмотрела на веселые лица этих людей, которые приготовили мешки для рубашек, собираясь их снимать с убитых. Я задержалась у этих ям и долго смотрела на эту картину. Никто на меня не обращал внимания - меня принимали за украинку, поскольку лицом я непохожа на еврейку. Когда я, наконец, отошла на два километра от этого места, ветер донес до моих ушей страшные крики убиваемых, взрослых и детей.
Я шла дальше. В другом селе я услышала музыку и увидела толпу молодежи, которая добровольно уезжала в Германию. Я посмотрела на них и подумала: "Куда вы идете? Отныне вы будете вещью, рабами немецких извергов". Этим молодым глупцам казалось, что уничтожение израильского народа принесет им удачу. Но они ошибались. Вслед за добровольцами стали брать людей насильно, избивая, если кто-то сопротивлялся. Тогда они поняли, что Гитлер - для гитлеровцев, что Гитлер есть националист, что существование его временно, и придет час, когда о его конце узнают народы.
Проходя села и малые местечки, я встречала людей вcех национальностей, кроме евреев. Их уже не было. Так я дошла до третьего района и дальше идти не могла. Дороги я не знала, поскольку никогда так далеко не уходила от дома. В это время начали преследовать подозрительных людей. Утомлена я была ужасно. В голове у меня возникли рискованные мысли: зайти в первый попавшийся дом и попросить приюта. Но Всевышний думал обо мне, Он не допустил гибели молодой души. И вот на самом краю села, где кончались поля, я увидела маленький домик, вернее хатинку. Она стояла в 5 км от села. Я решила зайти туда. Там встретила меня старуха. "Ты, дочка, откуда и куда?" - спрашивает. "Из Германии", - отвечаю. "А как ты сюда попала?" - снова спрашивает старушка. И я рассказала ей историю, которую придумала в дороге: "Сама я, бабушка, из Кировоградской области, - назвала район, не знаю, есть там такой или нет. - Когда наши освободили Западную Украину, нас перевели туда работать. Мать была учительницей. И вот, когда пришли немцы, забрали меня в Германию. Мне удалось вернуться, но матери я не застала, увезли ее тоже. Тогда я вспомнила, что отец, который с матерью был в разводе, работал на вашей станции. Я решила добраться до него". "А кто он, кем работал?" - удивленно спросила старушка. Сначала я растерялась. Но потом решила назвать распространенную в нашем районе фамилию: "Фамилия Калиновский, Роман". "Знаю его, знаю! - ответила старушка. - Его нету, он отступил с красными". "Ну, что же, - сказала я ей, - придется погибать". Старуха меня пожалела. "Знаешь что, дочка, - жалостливо сказала она, - у тебя-то документов нет. Тебя могут принять за еврейку и убить, если ты пойдешь дальше. Оставайся работать у одного господина на нашей станции, он держит буфет. Будешь у него работницей". Этому совету я очень обрадовалась. Пошла я к этому господину. Он задал мне те же вопросы, что и старуха. Я стала у него работать. Он - украинец, занимался частной торговлей.
Каждый день я ждала какой-нибудь весточки. Но вестей не было. Они пришли лишь через полтора года. Я была прислугой. В свободное время я мечтала о вольной жизни. Вспоминала, как сквозь туман, жизнь с родителями. Хотелось мне хотя бы один час провести с ними вместе. Мечтала увидеть кого-нибудь из близких знакомых, рассказать, что пережила в эти страшные годы. Я очень счастлива, что дождалась того дня, когда я свободно могла приехать на родину, в родимое село. И что же? Дом стоит. Никого нет. Никто не вышел, не спросил: "Где ты была?" Остались лишь слова родной мамочки. Некому было спрашивать. Я только видела перед собой предателя-старосту, который привел шуцманов за невинными душами моих родных. Мне рассказали люди, что видели, как сестра убежала в дороге, удрала. Пряталась она долго. Но один человек, по фамилии Щавинский, в селе Подлисний-Мукаров Солобковецкого района Каменец-Подольской области, где-то увидел ее, схватил и - прямо в жандармерию. Это было зимой, ее раздели и гнали босую к этим ямам, где всех убивали. Там ее, бедную, убили. Вот об этих муках мне передали сельские люди.
Мне снова вспомнилось мое расставание с родителями, возле этого дома. Мне казалось, что это было недавно, а с тех пор прошло около двух лет. Итак, я осталась одна.
Пошла в район, чтобы устроиться на работу. Ведь нужно жить. Учиться уже невозможно. Образование малое, не пришлось окончить даже среднюю школу, только девять классов. Некому меня учить. Нет родных. Живу на одной зарплате и думаю о лучшем будущем, о быстром разгроме всемирного врага. И тогда, может быть, родина не даст пропасть молодым кадрам, и мне в том числе. (...)
Пусть эти могилы не будут засеяны хлебом, пусть они не погрузятся в недра земли, не исчезнут. Их нужно оформить, привести в порядок, пусть они напоминают о времени гитлеровского царствования на Украине.
На этом я кончаю короткое описание моей жизни. Было бы намного длинней, если описывать все полностью. Сколько ни пишу, а сердце еще подсказывает. Ведь оно все в ранах. Эти раны неизлечимы. Их залечить никто не сможет. Я одинока. Извините, может, это лишнее. Но я надеюсь, что все пригодится для истории. (...)
Оставайтесь живы-здоровы. С приветом
Люба Клигман
Каменец-Подольская область,
Виньковцы
Советские евреи пишут Илье Эренбургу, Иерусалим, 1993, стр. 178-183
