[19 сентября 1948]
(…)
Июнь 1941 г. разрушил мою счастливую жизнь, разлучил меня навсегда с родными и семьей, которая, как я узнал к своему ужасу позднее, в 1944 г., вся погибла от рук гитлеровских бандитов. 27 июля 1941 г. я эвакуировался вместе с работниками Львовской железной дороги в г. Сталинград, откуда я был направлен на станцию Вальково, Морозовской железной дороги.
Наступил июль 1942 г., враг совершенно неожиданно в течение нескольких часов прорвался под Миллерово и занял Морозовскую. Удар был настолько сильным и внезапным, что местные власти не успели принять никаких мер для эвакуации населения. Враг захватил все. В этом хаосе я предпринимал неоднократные попытки переправиться через Цимлу или Чир, но безуспешно. Немцы воздушными налетами разбили переправы, а передовые части гитлеровцев заняли всю местность.
Для меня, как еврея, положение было совсем тяжелым. Я знал из выступлений тов. Молотова и опыта 1939 г., что иду на верную гибель. Сначала я скрывался в селах, делал попытки пробраться через линию фронта, но, не зная, местности и не владея еще хорошо русским языком, попал под подозрение местного населения, которое радо было стараться выдать еврея гестаповцам. Я решил порвать все мои документы и вернуться в Морозовскую. В течение двухбедельного пребывания там я стал свидетелем охоты на евреев, издевательства над ними и массовых расстрелов. За это время я успел, благодаря помощи друзей, достать паспорт на фамилию Григорьева Василия Николаевича и на краденых немецких бланках выписал себе две справки...
Но накануне моего ухода из Морозовской, в пятницу 27 августа 1942 г., меня обнаружили местные предатели и полиция, которые вместе с гестапо уже подъезжали к моей квартире и хотели схватить меня и расстрелять. В последний момент мне удалось от них скрыться.
После этого начался период тяжелой и опасной борьбы за существование, за жизнь. Началась жизнь еврея - "вечного бродяги", из-за страха разоблачения не имевшего права долго жить на одном месте. (...)
Третий Украинский фронт, освободив город Голту-Первомайск в марте 1944 г., принес мне спасение. Я вновь стал полноценным человеком, которому не надо опасаться за свою жизнь из-за своего национального происхождения . (...)
В 1946 г. я решил выехать на родину, но кроме руин, известий о гибели моей семьи, родных и родственников и тяжелых воспоминаний давно минувших дней, я ничего и никого не нашел. Из всей многочисленной семьи я остался один в живых. Опасаясь бандеровцев, я через неделю выехал из родного города в Мукачево, Закарпатской области. Там я работал инженером на станции, а затем стал заведующим второй товарной станцией до 10 июля 1948 г.
Как обидно, что сейчас, в годы, когда жизнь только-только начала налаживаться, меня обвиняют в несчастном факте вегетации на оккупированной территории! Если во время оккупации я задавал себе вопрос, в чем моя вина, что я родился евреем, - и не находил ответа, то теперь я задаю себе и другим вопрос: чем я виноват, что после эвакуации на 2.000 км по причине головопятства некоторых руководителей, я оказался в оккупации под Сталинградом в смертельной опасности? Кто из евреев, знающих, что их ожидает на оккупированной территории, согласился бы идти прямо в руки гитлеровским разбойникам? Причем, я хочу подчеркнуть, что нигде и никогда, даже в момент самой страшной опасности, я не делал ничего, могущего скомпрометировать мою личность, как советского гражданина и человека совести. Неужели мое преступление в том, что я остался цел и невредим? Что я выжил? Неужели, было бы ценнее, если бы я погиб с миллионами других евреев. (...)
В жизни я видел достаточного несправедливости, но сейчас, когда после всего пережитого мною, нашлись руководители, которые занялись преследованием и унижением меня морально, мне обидно до невозможности. Я решил не молчать. Я готов на все и не позволю, чтобы в моей душе поселилось чувство несправедливости. Я хочу доказать, что не я, мучившийся на оккупированной территории, плохой человек, а они, которые сейчас хотят изуродовать мою душу и совесть, что нельзя всех на один аршин мерить. (...)
Райтер
Советские евреи пишут Илье Эренбургу, Иерусалим, 1993, стр. 283-287
