Свидетельство Жужанны (Абоньи) Ожват, июль 1985 года

В 1944 году у нас была большая семья. У моей матери было четыре сестры и брат – все они погибли во время Холокоста. Сын ее брата тоже был убит, но дочь выжила, и последние тридцать лет жила в Израиле. Брат и сестра моего отца тоже погибли. Он - в России, она - в Берген-Бельзене. Нашу семью - отца Ласло Абоньи, мать Маргит (урожденную Ноге), брата Ивана и меня спасла Эржи….

Эржи появилась у нас в 1931 году 13-летней няней. Мне было три месяца, брату на два с половиной года больше. Мои родители прежде жили в Югославии и покинули ее в спешке, в попытке спасти свой капитал: им говорили, что он будет конфискован, поскольку они являлись гражданами Венгрии. Тогда же, в 1931-м, и была приобретена аптека в маленьком венгерском городке Бекешчаба. Мама искала кого-нибудь, чтобы заниматься нами, и нашла Эржи. Она была из бедной семьи и ее родители нуждались в деньгах. Они были не против, чтобы девочка бросила школу  и переехала к нам. Мы ее очень любили. Когда мы немного подросли, родители решили, что нам необходимо учить немецкий. Но поскольку они не хотели, чтобы Эржи ушла в другую семью, ее взяли работать в аптеку. А нам наняли гувернантку, учившую нас немецкому. Появление гувернантки привело к постоянным ссорам между нами и нашими родителями; Иван и я были полны решимости выжить гувернантку и вернуть Эржи. Эти ссоры переросли в войну, длившуюся 4 года; в итоге родители сдались, и Эржи снова стала жить с нами, как прежде. Вскоре после этого, в 1941-м, мой отец решил, что необходимо продать аптеку…. Аптека была продана за половину стоимости, а мы переехали в Будапешт. И Эржи вместе с нами. Хотя в Бекешчабе жила ее семья, она не захотела оставить нас, а мы не хотели жить без нее. С сентября 1941 по 19 марта 1944-го Эржи жила вместе с нами в XIV районе Будапешта…. В то время она работала в велосипедном магазине, который отец приобрел на деньги, вырученные от продажи аптеки. 

После немецкой оккупации Венгрии 19 марта 1944 года отец решил, что ради всех нас Эржи должна покинуть нашу квартиру. В тот же день она переехала к своей очень близкой подруге. Но каждый день приходила к нам, снова и снова клялась, что не допустит нашей гибели, что она спасет нас, чего бы ей это ни стоило. В то время мой отец был не способен ни на какие действия в связи с исчезновением своего брата на русском фронте и душераздирающими слухами о том, что происходит с евреями. Он был настолько погружен в депрессию, что когда я предложила  совершить самоубийство всей семьей, он не возражал. Эржи, однако, возражала. Постоянно говоря о планах спасения, она вселила надежду в моих родителей. Прежде всего она решила не дать немцам разграбить наше имущество (нам пришлось составить длинный список принадлежащих нам вещей – радио, драгоценностей, денег и других ценностей, а также наших носильных вещей, банных полотенец и постельного белья). Спасая наши драгоценности, вещи и деньги, она отправила по почте 15 огромных коробок с имуществом моей тете (жене дяди, она была христианкой). Вынести эти коробки из нашего дома было очень опасно. Мы жили на третьем этаже многоквартирного дома, в котором соседи, по три квартиры на каждом этаже, знали о наших с ней отношениях. Кроме того, ей нужно было пройти мимо квартиры домоправительницы, которая не собиралась покрывать кого бы то ни было. Будучи сторонницей нацистов, эта женщина не только считала евреев чужаками, но  и чувствовала себя обязанной наблюдать за их действиями. Кроме того, было много других людей, живущих или работающих на нашей улице, и они могли догадаться, куда Эржи таскает эти коробки. Она занималась этим днем, ведь по вечерам на улицах полно немцев. И тем не менее наша Эржи не боялась ничего: она смогла перехитрить соседей, подкупить управляющую, не обращать внимания на немцев, продемонстрировав моим родителям свою решимость спасти нас, уверенность, которая помогла моему отцу преодолеть ужасную депрессию.

5 апреля 1944 года, когда был введен декрет об обязательном ношении желтой Звезды Давида, она решила, что одни мы никуда не будем ходить. И действительно, с того дня и до последних дней войны, она сопровождала нас, куда бы мы не выходили из дома. Должна сказать, что это не слишком часто происходило: ведь Эржи сама приносила нам еду и все остальное, включая книги и пластинки, игры и игрушки, вещи, которые, как она считала, могут нам понравиться. Она проводила с нами много времени, пытаясь понять, что делать дальше. К счастью, в мае 1944-го наш дом стал еврейским домом, и нам не пришлось переезжать. Более того, к нам подселилась семья из четырех человек, и Эржи помогла нам и им разобрать вещи и привести в порядок квартиру. В том же месяце она достала для нас поддельные документы. В то время она планировала переселить нас в семью, живущую в маленьком городке в пригороде Будапешта. В последнюю минуту однако план сорвался, впрочем, так же, как и все другие . Приближающаяся депортация, намеченная на 2 июля 1944 года, казалась неизбежной.

За день до депортации, 1 июля, она пришла решительно настроенная на то, чтобы отправиться вместе с нами. Хотя мои родители яростно воспротивились, она все равно осталась у нас. Я все еще слышу ее плач: «Я не хочу жить без вас! Если нельзя разделить с вами жизнь, я разделю с вами смерть!». Но нас не депортировали.... Как вы, наверное, знаете, евреев Будапешта не отправили в Аушвиц. Фактически ситуация немного изменилась: она улучшилась летом 1944-го в Будапеште. Конечно, по-прежнему было опасно стоять в очередях, или ездить на трамвае, или просто ходить по улицам; постоянно кого-то задерживали. Мы почти никогда не выходили. Эржи приходила к нам каждый день, принося еду и все необходимое. Она также поддерживала нас морально, рассказывала о новостях и каждый день обещала моим родителям, что не позволит немцам схватить нас, что она или спасет нас, или умрет вместе с нами.

Когда в начале октября 1944-го русские заняли восточную часть Венгрии, мы думали, что скоро нас освободят. Но этого не произошло. Как вы знаете, после капитуляции Хорти, венгерские национал-социалисты захватили власть и снова началась резня. 19 октября мой отец попал в облаву и был отправлен в лагерь в окрестностях Будапешта. Через несколько дней Эржи смогла достать для него охранное письмо Красного Креста. Отца освободили, но только на несколько дней, затем он был вынужден вернуться в лагерь. Тем временем Эржи, навещавшая нас каждый день, начала готовить запас консервов, так как боялась блокады Будапешта, что фактически и случилось в декабре. До освобождения мы ими не воспользовались, но не выжили ли бы без них в январе – феврале 1945 года, когда все переболели тифом.

В первых числах ноября концлагерь, в котором находился мой отец, был расформирован, узников погнали в западную Венгрию, а оттуда – в Австрию. Во время этого марша большинство из них погибли. Мой отец бежал и пришел в нашу квартиру на улице Абони (мы жили все там же, и Эржи по-прежнему каждый день навещала нас). Мы были вместе не более нескольких дней, пока однажды вдруг не увидели в окно, как нацисты выселяют евреев из соседнего дома номер 8 по улице Абони. Мы также увидели, что они начинают собираться около нашего дома. Я до сих пор не знаю, как это случилось, но появилась Эржи, прокладывающая себе дорогу сквозь толпу людей, и каким-то образом выволокла нас из дома.

Это случилось 17 ноября 1944-го. На улицах было полно постов, охрана, солдаты, фашисты, немцы, требующие предъявить свои документы. Когда среди прохожих попадались евреи, их либо заталкивали в еврейские дома, либо расстреливали на месте. Перебегая вместе с нами от дома к дому, она нашла пустующую аптеку, владелец которой разрешил нам здесь переночевать. В течение следующего дня ей удалось достать охранное письмо, на сей раз от дипломатической миссии Ватикана. В то время, когда она стояла в очереди, немцы начали стрелять в толпу, ранили и убили многих; других арестовали. Эржи продолжала оставаться на месте – она ждала своей очереди. И немцы ее не тронули. С письмом в руках, она проводила нас в так называемый дом Ватикана, расположенный на углу улиц Абони и Арена. Несмотря на смертельную опасность, которой она подвергалась, она и здесь ежедневно нас навещала, принося все, что могла. К этому времени она переехала в нашу квартиру на улице Абони, что было еще удобней для нас.

З декабря 1944-го Дом Ватикана был расформирован. Меня и брата забрали в гетто. Эржи, появившаяся сразу же, как только немцы стали выгонять людей из дома, выяснила, что будет лучше, если родители отправят нас в гетто, в то время как мой отец, которому позволили еще на несколько часов остаться дома, не будет угнан в западную Венгрию. «Оттуда, как Вы знаете, мало кто возвратится домой», - сказал Эржи добродушный полицейский. Тот же полицейский разрешил моей матери остаться с отцом. Они остались, а мы ушли. В течение следующих нескольких часов Эржи смогла достать для отца шведский паспорт и проводить его в дом, находящийся под защитой Швеции, а мою мать – к ее двоюродной сестре. В ту же ночь нацисты вернулись и расстреляли всех находившихся в доме евреев. Два дня спустя она пришла в гетто. Заходя в каждый дом, она нашла меня и Ивана и с поддельными документами провела нас через все охраняющие гетто посты. Если бы ее поймали, то сразу же убили бы.

В течение осени и зимы 1944 года  венгерские национал-социалисты и немцы бесчинствовали на улицах Будапешта, избивая, грабя и убивая тысячи людей. И тем не менее с тех пор, как Эржи забрала нас из гетто, с 5 по 23 декабря, она пять раз переводила меня с места на место, четыре из них мне пришлось в панике покинуть: я побывала в детском доме Красного Креста (внезапно распущенном), в монастыре (имея поддельные документы, я стала рассказывать о том, что пережила в гетто, и попала под подозрение), в шведском доме (расформирован), в квартире в многоквартирном доме на берегу реки (место, в котором меня оставили одну на несколько дней: ее хозяин уехал в Германию, получив от Эржи бриллиантовый браслет). 23 декабря она пришла, чтобы отвести меня в больницу Красного Креста, где скрывались мои родители. Используя нужные связи, она достала для меня подходящие бумаги. Все это время (с 5 по 23 декабря) она дважды меняла места укрытия моих родителей, трижды – брата. Кроме того, она, насколько могла, часто навещала нас.

Мы все находились друг от друга на расстоянии в несколько километров.  Будапешт был в осаде - 24 часа в сутки под обстрелами и бомбежкой, общественный транспорт не работал, а она шла пешком, в снег и в леденящий дождь, перебегая от дома к дому, ищя защиты от непрекращающихся обстрелов. 23 декабря она забрала Ивана к себе, в нашу бывшую квартиру, а меня отвела в больницу на улицу Кисфалуду. Однако 2 января 1945 года об Иване узнала управляющая, и Эржи поняла, что его следует немедленно оттуда забрать. Достав для него бумаги, она привела Ивана в больницу, где скрывались я и родители. В этот день Будапешт подвергся самой тяжелой бомбардировке. Иван и Эржи бежали, ползли, искали дорогу на ощупь, выйдя из дома в 8 утра, они добрались до места только в 8 вечера. Если бы их поймали, национальность Ивана установили бы моментально. Их расстреляли бы обоих, на месте.... Когда они появились на улице Кисфалуду, ее руки дрожали, и я заметила к своему ужасу, что она очень больна. В ту ночь она не возвратилась на улицу Абони. Она осталась с нами в больнице Красного Креста; впервые за много месяцев вся семья была вместе.... На следующий день она пошла домой. 17 января нас освободили. Мы были очень больны и путь домой  занял целый день. Она ждала нас на улице. Хотя наша квартира и сохранилась, в течение долгих месяцев мы продолжали плакать и искать защиты у Эржи. И я все еще плачу с тех пор. 

Желая спасти нас, Эржи фактически бросила вызов немцам. Она спасла нас от смерти, спасла меня и брата от сиротства, а наших родителей от самой ужасной доли, которая может выпасть человеку, – потери собственных детей. Ее сила и стойкость вернули нас к жизни, позволили нам вырасти и вырастить своих детей.

Именно благодаря ее любви и таким, как она, сохранилась еврейская жизнь на земле.

Я уверена, что Эржи - настоящая героиня, человеческие качества которой в полной мере проявились во время Холокоста.