Домицеле родилась в деревне Вилькайчяй недалеко от города Тельшяй в бедной крестьянской семье и рано начала работать служанкой на хуторах богатых крестьянских семей. Одной из таких семей была семья Будзинскас в деревне Дегучяй. Хотя Домицеле работала у них относительно недолго, между ними сложились очень добрые дружеские отношения на всю жизнь. Домицеле имела двух братьев: Юлиуса, который с семьей жил в деревне Вилькайчяй, и Балтрамеюса, сводного брата по отцу, который жил в деревне Вилкай.
В нашу семью Домицеле пришла в 1932 году, когда родился мой брат Хаим. До этого она проработала 20 лет в семье известного Тельшяйского фотографа Капланского, где была и служанкой, и нянькой, вырастила два поколения детей, в том числе и Рахель Тайц, внучку Хаима Капланского. Домицеле, как набожная католичка, часто посещала костел; своей семьи она не создала, своих детей не имела, но к чужим детям, которых она воспитывала, очень привязывалась, любила их, как родных. Она имела особый талант общаться с детьми, поэтому дети очень ее любили. Для меня и брата Домицеле была как бы второй матерью. Мы ее очень любили. Кроме того, Домицеле была очень общительной, знала и дружила с очень многими людьми; в деревнях вокруг города Тельшяй, кроме двух ее братьев, жило много ее дальних родственников и знакомых, а в самом городе, можно сказать, она знала всех, и все знали ее. Дети, которых она нянчила и растила, когда вырастали, продолжали общаться с Домицеле. Я хорошо помню, что Рахель Тайц, будучи уже молодой барышней (она была лет на 6-7 старше нас) приходила к нам пообщаться с Домицеле. Ее обширные дружеские связи очень помогли нам в годы немецкой оккупации, помогли найти людей, которые соглашались нас прятать. Когда Домицеле обращалась к людям с какой-нибудь просьбой, никто ей не отказывал.
Сама Домицеле превратила свою комнатку, чердак нашего дома и глазную клинику, в которой она работала в 1939-1944 годах (до самой осени, до конца немецкой оккупации) в место укрытия евреев. Мы приходили к ней в самые тяжелые для нас дни, когда некуда было деваться, и она всегда находила выход из создавшегося положения, прятала нас у себя или находила добрых людей, которые соглашались дать нам убежище. Все эти годы она нас опекала, всегда знала, где находится каждый из нашей семьи ( хотя мы сами не всегда знали друг о друге), по возможности посещала нас.
Домицеле стала помогать нам задолго до того, как мы начали скрываться. Когда мой брат лежал больной дифтеритом в Тельшяйской больнице, а мы были в лагере Райняй, а потом в Геруляй, она навещала моего брата, ухаживала за ним. Когда мы были уже в Тельшяйском гетто, Домицеле помогала нам продуктами. Моя мама и Рахель Тайц в своих воспоминаниях пишут, что когда их выпускали из Тельшяйского гетто в город, они всегда шли к Домицеле и никогда не возвращались от нее с пустыми руками. То, что мы в Тельшяйском гетто не голодали - заслуга Домицеле.
Рахель Тайц в Тельшяйском гетто оставалась уже одна из всей ее семьи. Родителей и троих детей уже расстреляли. Она находилась в гетто до самого последнего дня. В ночь перед ликвидацией гетто ей вместе с еще двумя девушками удалось бежать. Они нашли плохо прибитые доски в заборе, окружавшем гетто, раздвинули их и пролезли через образовавшуюся щель. Оказавшись на свободе, они не знали, куда идти. Рахель рассталась с подругами, решив, что в одиночку легче скрываться. Идти к Домицеле она тоже боялась, ведь напротив ее дома находилась немецкая комендатура. Случайно она наткнулась на пустое помещение, похожее на склад и вошла в него. Постепенно усталость пересилила ее нервное напряжение, в котором она находилась после побега из гетто, и она уснула. Ночь была очень холодной. Когда она проснулась, то обнаружила, что не чувствует пальцев ног. Она стала энергично тереть их. Когда пальцы согрелись, они стали сильно болеть. Девушка поняла, что отморозила их. Она была в безвыходном положении и когда боль в пальцах превзошла страх, она решилась пойти к Домицеле. Было раннее утро, еще только светало, когда Рахель постучала в окошко ее комнаты. Домицеле встретила ее, согрела, накормила, но пальцы ног продолжали болеть. Няня мазала их разными мазями, какие только могла достать, но ничего не помогало. Через несколько дней пальцы начали чернеть. Домицеле поняла, что начинается гангрена и без больницы не обойтись. Вот когда пригодились ее дружеские связи с разными людьми. Оказалось, что среди персонала больницы у нее были хорошие знакомые, добрые люди, которые ей помогли. Рахель под чужим именем была госпитализирована. В больнице ей ампутировали несколько пальцев. Когда Рахель подлечили, она вернулась к Домицеле, чтобы окончательно выздороветь и окрепнуть. Затем няня отвезла ее к своему брату Юлиусу, в ту же семью, в которой позже оказался и я. Домицеле опекала Рахель все годы немецкой оккупации. После войны, летом 1945 года Рахель удалось уехать из Советского Союза в Палестину. Здесь она устроила свою жизнь, вышла замуж, родила троих детей: двух сыновей и дочь. Все годы писала письма Домицеле, присылала ей подарки.
Может возникнуть вопрос, откуда я знаю всю эту историю. Дело в том, что Домицеле жила в нашем доме, все годы была тесно связана с нашей семьей. Сама она была почти безграмотная, никогда в жизни не посещала школы. Пока я жил в Тельшяй (в 1953 году я закончил Тельшяйскую литовскую среднюю школу и уехал учиться в Каунас), да и потом, когда приезжал к маме на каникулы и в отпуск, я фактически был "секретарем" Домицеле, читал ей письма, которые она получала, писал от ее имени ответы. Мой брат осенью 1943 года тоже прятался у Домицеле. Приблизительно в то же время, когда из-за украинских бандитов, я оставил семью Вагнорюс, моему брату пришлось уйти из семьи Дарбутас. Идти было некуда и он пришел к няне. Домицеле прятала его недели две, а потом отвела к своему брату Юлиусу. В семье Юлиуса Пагоюса мой брат жил около месяца, а потом его переправили на хутор семьи Чилижелис, где мы и встретились после двухлетней разлуки....
