В институт Яд Вашем
C Леной Васильевной Целуйко (теперь Хелена Слижевска) я – Бася Цуриелевна Пикман-Ганелес встретилась 6-го сентября 1941 года в г.Мозырь, куда я добралась после побега из Минского гетто, надеясь застать родителей, но они успели эвакуироваться, и тогда я решила пробираться на Восток, к линии фронта. Со мной должны были идти еще двое, бежавшие из окружения. Они о моей национальности не знали.
Внешне я не была похожа на еврейку. В Мозыре ко мне подошла белорусская девушка и попросила взять ее с собой.. Ей было только 16 лет. Я ей сказала, что я еврейка и что о нашем намерении идти на Восток должна знать ее мать, которая эвакуировалась из Барановичей и жила в деревне. Но мы не успели договориться, т.к. через два дня по Припяти в Мозырь прибыл карательный отряд. Мой рассказ «Мозырь» о зверствах карателей включен в сборник писателя И.Эренбурга «Народоубийцы». 10 сентября я бежала от карателей из Мозыря в деревню Бобры (1 км от Мозыря), там ночевала, но утром местные крестьяне признали во мне еврейку, окружили и пошли звать карателей.
В это время в толпу ворвалась Лена и сказала: «Какая она жидовка, это ведь моя сестра», так Лена спасла меня в первый раз от казни. Она взяла меня за руку, вывела из толпы и сказала: «С этого часа ты моя сестра», а потом добавила: «Мы непохожи, будем считаться двоюродными сестрами и теперь идем к фронту». Но я ей ответила, что без разрешения матери, которая находилась в деревне Березовка (7 км от Мозыря) она со мной не пойдет. Мы отправились к матери. Мать сначала не хотела ее отпускать, но когда узнала, что я еврейка, она сказала: «Евреи всю жизнь были моими лучшими друзьями, они сделали мне много добра, больше чем родственники, пусть моя дочь идет с Вами». Дала ей паспорт и мы пошли... В дальнейшем Лена много раз спасала меня: в Гомеле, где меня опознала женщина (по незначительному акценту), в Бобруйске, где мы искали связи с партизанами, в Орше, где меня признала еврейкой 5-6-ти летняя девочка. (В Орше Лена пыталась спасти еврейского мальчика, которого мать хотела оставить на произвол судьбы, и его сестренку, но не удалось, пришлось срочно скрываться от полицейских). В Смоленске, рискуя жизнью , Лена сделала мне паспорт на имя Целуйко Наталья Матвеевна (паспорт этот у меня сохранился).
В Смоленске я попала под машину и сломала ногу. Нас взяла к себе русская женщина, а другая русская женщина выдала нас (Лена оказывала помощь 7-летнему мальчику из Смоленского гетто) как партизанок. При помощи хорошей русской женщины – Клары Однокрыловой, мы избежали ареста и покинули Смоленск.
После многих приключений (каждый день мы рисковали жизнью) мы очутились в г.Починок (Смоленская обл.). Но здесь меня выдал полиции местный сапожник.
Когда меня арестовали, Лена пошла вместе со мной. На допросах меня сильно били, требуя, чтобы я призналась, что я еврейка, но я выдержала пытки, т.к. боялась, что Лену растерзают за укрывательство.
Только благодаря находчивости Лены и трагико-смешной немецкой экспертизе (по рассовому признаку) мы чудом уцелели. Потом мы жили в деревне Приверженка (Починковский р-н) более 8-ми месяцев у замечательной, доброй русской женщины Настеньки Цубариковой. Bместе с Леной мы были один год и 7 месяцев (а в оккупации я была два года, один месяц и 9 дней). Каждый день грозила гибель. Но когда я была с Леной, она самоотверженно бросалась на мою защиту...
Несколько наших попыток попасть к линии фронта или к партизанам закончились неудачно.
После долгих скитаний и испытаний, мы, наконец, добрались в апреле 1943 года во фронтовую зону, в Орловскую область, надеясь перейти линию фронта и попасть в Красную Армию, чтобы мстить фашистам. Но в деревне Соколаевка Змеевского р-на Орловской области 18 апреля 1943 года фашисты разлучили нас. Объявив меня партизанкой, они отправили меня в г.Орел в комендатуру на расстрел. Только случай и чудо меня спасли.
Лена была отправлена на Запад в немецкое рабство.
В ночь с 4-го на 5-го августа 1943 года я перешла линию фронта при освобождении г.Орла. В армию меня не взяли, т.к. была дистрофиком после тифа. Долгие испытания, проверки, допросы (и тут случай меня выручил), и, наконец, в феврале 1944 года меня взяли конструктором на оборонный з-д № 698 в г. Мытищи Московской области. А в ноябре 1946 года я вернулась в Минск с мужем (он также более 3-х лет находился в концлагере для крупных специалистов, куда привозили профессоров, академиков со всей Европы). Муж при отступлении фашистов из Минска был вывезен в Аушвиц , но по дороге, когда бомбили поезд, бежал.
В Минске я работала на з-де «Горизонт» инженером. Теперь на пенсии, ветеран труда.
26 лет я разыскивала Лену. Помогали мне в розыске антифашистский комитет (генерал Гундоров), писатель И.Эренбург, бюро по розыскам, МВД. Но все было безрезультатно. Вот несколько строчек из копии моего письма 1944 года (оно сохранилось) к И.Эренбургу: «Большой болью является для меня судьба Лены Целуйко. Эта отважная, чистая девушка, каких встретишь редко, мне ближе родной сестры. Мне кажется, что я повинна в ее судьбе (часто себя в этом виню), хотя много раз просила Лену вернуться к матери. Помню, как после нашего ареста и освобождения из фашистской тюрьмы в г.Починке, когда собирали в поле колоски (на пропитание) я уговаривала Лену: "Уходи к матери на Запад, пойми, если нас убьют за то, что мы фашистский поезд пустили под откос, тогда не жаль нашей жизни, но если тебя убьют только потому, что я еврейка, с этой мыслью я не могу смириться, поэтому прошу тебя уходи." Лена возражала мне:"Не смей так говорить, ты мне дорога и я не могу тебя оставить".
Долгие годы я ее искала и не знала покоя...
И вот Лена нашлась.
22 июня 1969 года она мне позвонила из Польши. Через месяц мы встретились. Об этой встрече написал журналист Мицкевич в газете «Голос Родины» за октябрь 1969 года № 42.
Убедительно прошу институт Яд Вашем наградить польскую гражданку Хелену Слижевску (Лену Васильевну Целуйко) медалью и грамотой Праведник народов мира за помощь евреям во время Второй мировой войны.
