После начала Великой Отечественой войны в июне 1941 года мои родители решили отправить меня из Киева, где мы жили, в с.Шолохово Никопольского р-на Днепропетровской обл. вместе с моей няней Тыквой Марией Григорьевной. Решили, что мы в селе «переждем» бомбежки. Уехали мы с ней пароходом по Днепру и с тех пор ни я, ни мои родители ничего не знали друг о друге. Пароход по пути немцы обстреливали с самолетов.
Вскоре после приезда в село наши войска отступили и пришли оккупанты. Первый же немец в нашем дворе (дом отца Марии Григорьевны – Тыквы Григория Андреевича) перестрелял из автомата всех кур. Немцы часто задавали мне вопрос «Юда? Большевик?» Вскоре после прихода немцев меня с Марией вызвали в жандармерию. Ее и меня допрашивали (мне было 5,5 лет), допрашивал немец через переводчика (отдельно без присутствия няни). Спрашивали откуда я, кто мои родители. Я был сильно испуган. После отступления наших солдат в бурьянах по селу валялось много винтовок. Когда я сидел на крыльце жандармерии, какой-то немец стал подыматься по ступенькам, неся «охапку» этих винтовок. Я, по- детски, решил, что сейчас в меня из этих всех винтовок выстрелят, и закричал, а переводчик сказал Марусе: «Уйми щенка, на него одной пули хватит».
Во время допроса я укусил немца за руку, за что получил оплеуху. После первого допроса вызывали еще к какому-то полицаю из местных.
Как потом объяснила мне моя няня, каким-то образом решили, что моя фамилия Динкевич – польская. Вопрос о моей национальности интересовал не всех немцев. Помню, что один из «постояльцев» в нашем доме взял меня на руки, гладил по голове и плакал.
В семье Тыквы все ко мне относлись, как к родному. В доме был еще один ребенок – Толя, племянник Марии. Он был младше, мы с ним дружили. Соседи относились ко мне хорошо, как к местному.
Я разговаривал на украинском языке все годы, прожитые в селе. Фронт ушел от села на Восток, о родителях ничего не было известно. В середине 1943 года немцы выгнали нас из хаты, устроив в ней склад колбасы, которую изготовляли рядом, на колбасной фабрике. Жили мы на краю села у брата Марии (он был на фронте) с его семьей. В феврале 1944 года ночью в село ворвались танки Красной Армии. Немцы бежали. Утром нам передали, чтобы мы возвращались в свою хату. Когда вернулись, пустая нетопленная хата была забита колбасами, подвешенными к балкам на потолке (так вялилась колбаса). Когда в село вошла воинская часть к нам поселили красноармейца, который выдавал колбасу солдатам.
Вскоре почтальон принес письмо от моей тети Ривы Львовны Динкевич. Она сообщала, что мой отец на фронте, и его адрес – полевая почта 68386 «Г». По этому адресу красноармеец-кладовщик послал отцу письмо-треугольник. Письмо сохранилось в семейном архиве. Солдат написал моему отцу, что Мария спасла мне жизнь, что ее вызывали в полицию, но она сумела доказать, что я не тот, кого во мне подозревали.
Письмо написано на пергаментной бумаге, в которую заворачивали колбасу. На письме подлинная печать «Проверено военной цензурой», почтовые печати. Копию письма прилагаю.
Прилагаю копию письма секретаря ЦК комсомола Украины на имя командира части, в которой служил отец – Иосиф Львович Динкевич. Адресовано на ту же полевую почту 68386 – «Г». Отец был членом ЦК комсомола Украины. В 1944 году летом в Шолохово приехала моя мать. Я увидел седую, совершенно белую женщину (ей было 33 года). Она спросила: «Ленечка, ты узнаешь меня?» Я ответил: «Кажись, мати».
Мама привезла американскую (б/у) одежду и обувь и мы поехали в Киев. Когда отец вернулся после Победы, к нам вновь приехала Мария Григорьевна Тыква. Она живет в Киеве по сей день. Ей 90 лет, она перенесла 2 инфаркта, инсульт, инвалид I группы.
